XX АСКЕТИЧЕСКИЕ МЫСЛИ, СОВЕТЫ И НАБЛЮДЕНИЯ

Память во святых отца нашего Кирилла, епископа Туровского Блаженный Кирилл был сын богатых родителей, родился и получил воспитание в городе Турове . Не любя богатства и славы тленного мира сего, он с особенным усердием занимался изучением божественных книг и в

Жизнь и труды преподобных отцов наших Мефодия и Константина, в монашестве Кирилла, учителей славянских Во дни иконоборческих греческих царей Льва Армянина , Михаила Травла , или Балба, и затем сына Михаила - Феофила в городе Солуне, в Македонии, жил знатный и

АСКЕТИЧЕСКИЕ ТВОРЕНИЯ

Сам святитель о себе смиренно говорил:

"Я не жнец, а собираю колосья; я не художник в книжных делах... Если бы говорил я от себя, вы делали бы хорошо, не приходя в храм. Но я возвещаю вам Слово Господа, читаю вам грамоту Христову... Я раздаю слова Божий, лучшие золота и дорогих каменьев, более сладкие, чем мед и сот, и вы лишаетесь их, не приходя в церковь,.. но вас, приходящих, хвалю и благословляю".

Творения

Свт. Кирилл составил, вероятно, слова на весь годичный круг Господских праздников, но не все они сохранились. Поучения святителя Кирилла помещались в сборниках наряду с древними святоотеческими творениями.

Наиболее полное собрание сочинений святителя Кирилла Туровского, изданное Туровским епископом Евгением в году включает:

1. Слово в Неделю Цветоносную, от сказания Евангельского;
2. Слово на Святую Пасху в светоносный день Воскресения Христова, от пророческих сказаний;
3. Слово в новую Неделю по Пасце, о поновлении Воскресения, и о артосе, и о Фомине испытании ребр Господних;
4. Слово о снятии тела Христова и о мироносицех, от сказания Евангельского, и похвала Иосифа в неделю 3-ю по Пасхе;
5. Слово о расслабленном от Бытия и от сказания Евангельского, в Неделю 4-ю по Пасце;
6. Слово о слепце и о зависти жидов, от сказания Евангельского, в Неделю 5-ю по Пасце:
7. Слово на Вознесение Господне, в четверток 6-й Недели по Пасце, от пророческих указаний и о воскрешении всеродна Адама из ада;
8. Слово на святых отец 318, от Святых Книг, указание о Христе, Сыне Божием, и похвала отцем святого Никейского Собора, в Неделю прежде Пентикостии;
9. Притча о слепом и хромом;
10. Притча о человечестей душе, и о телеси, и преступлении Божиих заповедей, и о воскресении тела человека, и о будущем суде, и о муке;
11. Сказания о черноризьчьстем чину, от Ветхого Завета и Нового, оного образ носяща, а сего делы свершающа;
12. Повесть к Василию игумену: притча о белоризце человеце, и о монашестве, и о души, и о покаянии;
13. Послание некоего старца к Богоблаженному Василию архимандриту о схиме;
14. четыре молитвы на день воскресный (после утрени, часов и 2 после вечерни);
15. четыре молитвы на понедельник;
16. четыре молитвы на вторник;
17. пять молитв на среду (после утрени, часов и - 3 после вечерни);
18. три молитвы на четверг (после утрени, часов, вечерни);
19. четыре молитвы на пятницу (после утрени часов и 2 после вечерни);
20. шесть молитв на субботу (2 после утрени, 1 после часов и 3 после вечерни);
21. канон молебный;
22. исповедание и поминовение.

Впоследствии было открыто "Слово на Просвещение Господа нашего Иисуса Христа". Известно, что святитель составил также "Канон великий о покаянии ко Господу по главам азбуки". Как богослов святитель Кирилл Туровский свою задачу усматривал в том, чтобы вскрыть истинный, сокровенный смысл того или иного текста Священного Писания.

Тропарь

Благочестия ревнителю и рачителю, / иноков и столпников похвале, / святителю Туровския паствы, преславне,/ златословесный учителю, / светлым учением богоразумия своего просветивый концы русския, / в молитве к Богу благодатный грешников споспешниче, / Кирилле Богомудре, моли Христа Бога / утвердитися нам, соотечественником твоим, / во Православии, благочестии и единомыслии.

Использованные материалы

Владимирско-Суздальская епархия была создана только в XIII веке. Вероятно, здесь речь об иной епархии.

Кирилл Туровский (1130-1182) – один из видных церковных деятелей XII века, писатель и священнослужитель. Будучи известной персоной, являлся епископом Турова.

Детство и юность

О том, как рос Кирилл, известно достаточно мало. Основной информацией, которая проливает свет на период его детства и юности, является церковная каноническая биография. В ней даются сведения о том, что Кирилл родился в 1130 году в городе Турове, в состоятельной многодетной семье. Его родители были далеки от служения церкви и надеялись воспитать сына не по каноническим законам.

Однако с самого детства маленький Кирилл увлекался священными писаниями и часто ходил в церковь, чтобы наблюдать волшебные моменты во время молитвы. Несмотря на то, что родители его были достаточно богаты и обладали множеством связей, Туровский не признавал этого, стараясь всего добиваться сам. Каноническая биография рассказывает о нём как о ребенке, который добровольно отказался от богатства и роскоши, предпочтя им обычную жизнь с лишениями и проблемами.

Обучение Кирилла проходило только в стенах родного дома. Поскольку средних школ на тот момент еще не было, а в церковную отец не хотел его отдавать, мальчика обучали нанятые семьей учителя, которые подрабатывали репетиторством. Именно они привили ребенку любовь не только к церкви и Богу, но и более приземленным предметам, таким как искусство, музыка и греческий язык. Помимо всего прочего, Кирилл обучался игре на пианино и танцам, но, к сожалению, особой благосклонности к ним не проявлял, называя их пустой тратой времени.

Уход в монастырь

В 30-летнем возрасте Кирилл Туровский оставляет родной дом и уходит в Туровский Борисоглебский монастырь. Как известно из канонической биографии, мужчина становится не только послушником, но и надолго уходит в затвор на столп (его закрывают в небольшой келье, куда на протяжении всего периода времени не входит ни один монах; там столпник может предаваться молитвам, писать и размышлять о смысле жизни).

К слову, Кирилл Туровский становится первым столпником того времени. Он не только уходит в отшельническую жизнь, полную лишений, но и находит в ней время для создания «Писаний божественных». Благодаря тому, что он собирает в келье достаточно богатую по тем временем библиотеку, он получает возможность самостоятельно создать и обдумать не одно, а сразу несколько произведений.

Спустя некоторое время, произведения Кирилла Туровского стали известны широкой общественности. В период XII-XVII веков его «Слова на Вознесение Господне» печатались по всей Руси и Беларуси. В 1825 году Калайдович издал свыше 15 произведений Кирилла, которые ранее считались утерянными. Однако чтение их было сильно затруднено, поскольку в рукописях частично отсутствовали страницы, а старославянский язык того времени не был понятен большинству ученым.

Тем не менее, епископ минский Евгений заявил о том, что смог перевести практически все произведения Кирилла Туровского на современный русский язык. Официальное издание, которому было дано название «Молитвы повседневные», состоялось в 1956 году.

На сегодняшний день можно смело заявить о том, что произведения Кирилла Туровского обрели мировое признание и сравниваются многими учеными и историками с литературными творениями других епископов и проповедников.

По одной из существующих сегодня версий, Кирилл является автором «Слова о полку Игореве», однако ученые не раз опровергали данную информацию, заявляя о том, что стиль и язык «Слова» был намного легче и проще, чем церковные произведения Кирилла Туровского.

Имя святителя Кирилла Туровского сияет золотыми буквами на скрижалях древнерусской литературы. Некогда сочинения этого церковного писателя почитались среди русских книжников наравне с творениями святых отцов Церкви, некогда он был почтен славой «паче всех на Руси» как «второй златословесный вития» (после Иоанна Златоуста). Именно поэтому его произведения переписывали из века в век и передавали от поколения к поколению. И именно благодаря этому многое из созданного Кириллом еще в XII веке дожило до XVII столетия и стало известно затем современной историко-филологической науке.

Однако, к сожалению, об этом замечательном поэте-гимнографе, мыслителе и проповеднике, несмотря на его долгую пожизненную литературную славу и вопреки тому, что довольно скоро после смерти он был причтен к лику святых подвижников Церкви, известно крайне мало. Сведения о нем содержатся в Ипатьевской летописи, в посвященной ему «Службе» и в кратком житий¬ном сказании, которое, как предполагают, было составлено на рубеже XII-XIII веков и затем попало в русский «Пролог» в качестве статьи, приуроченной ко дню его церковной памяти-28 апреля по ст. ст. Однако первый источник лишь упоминает под 1169 г. о Кирилле как о Туровском епископе, а второй в силу его жанровой природы слишком абстрактен. Так что остается довольствоваться одним только «Житием». Но и последнее не щедро на фактические данные.

Из «Жития» Кирилла можно узнать следующее. Местом рож¬дения подвижника был Туров, в нем он и провел всю свою жизнь. Происходя из «богатой» семьи, рано осиротев, Кирилл, удалился от мира в Туровский Свято-Никольский монастырь и здесь после трехлетнего «испыта» Кирилл принял монашеский постриг. Спустя какое-то время он стал игуменом этого монастыря, а затем по неизвестным причинам «в столп вшед, затворися». Будучи затворником, Кирилл «много Божественная Писания изложи», то есть, вероятно, занимался библейской экзегезой. Однако, когда слава о нем распространилась, он оставил затворничество и по воле Туровского князя и горожан стал епископом Турова. В этом качестве подвижник зани¬мался обустройством епархии, в частности, храмоздательством и много проповедовал. По-видимому, просветительные труды были его главным занятием на протяжении всей его жизни. Во всяком случае, «Житие» содержит характеристику литературной деятельности Кирилла: «Андрею, Боголюбскому князю, многа послания написа от евангельских и пророческих писаний, яже суть чтоми на праздники Господския; ина многа душеполезна словеса, яже к Богу молитвы, и похвалы многим, и ина множайша написав, Церкви предасть, канун великий о покаянии створи к Господу по главам азбуки». Кроме того, в «Житии» упоминается полемика Кирилла с Ростовским епископом Феодором, о котором речь пойдет ниже: «Феодорца, за укоризну тако нарицаемого, ересь обличи и проклят его». Свои последние годы подвижник провел на покое в Борисо-Глебском монастыре. Там он умер и там же был погребен.

Вот все, что сообщает о святителе Кирилле проложное «Житие». Соотнося его данные с различными косвенными историческими фактами, исследователи относят время рождения Кирилла к 10-м годам XII века, а время его смерти к концу столетия. Архиерейское же служение Кирилла приходится на 50-70 годы XII века. В дополнение к сказанному уместно привести характеристику внешности подвижника, известную по «Иконописному подлиннику»: «Подобием седой, волосы с ушей, борода с Николину, но не волнистая,-прямая. Риза святительская, в омофоре…».

В Древней Руси Кириллу Туровскому приписывали весьма значительное число произведений. Однако с тех пор, как в 1821 г. его наследие было впервые представлено науке , выяснилось, что многие из них являются псевдоэпиграфами. В настоящее время к несомненным сочинениям Кирилла относят чуть более тридцати текстов, различных в жанровом отношении.

Прежде всего, важное значение имеет созданный Кириллом цикл молитв на всю седмицу. Этот цикл известен по большому ко¬личеству списков древнерусского и южнославянского происхождения, начиная с XIII века. Иными словами, в течение средневековья он был популярен во всем православном славянском мире, и именно-как «творение» или «сложение» «святого отца нашего Кирилла, епископа Туровского», «преподобного отца Кирилла, мниха Туровского» и т. п. Начиная с конца XVI века и в течение XVII столетия, его неоднократно включали в старопечатные молитвословы.

Составившие этот цикл евхологические произведения предназначались для ежедневного чтения в монастыре-по одной после служб вечерни, утрени и часов. Таким образом, в цикле-21 молитва и ежедневно над¬лежало прочитывать по три молитвы. Содержательно все они соотнесены с церковным значением седмичных дней. Так, наряду с обязательной для всех молитв адресацией к Господу Богу, молитвы воскресного дня, или «недели», адресованы специально еще Спасителю и Святой Троице, молитвы понедельника-бесплотным силам, вторника-святому Иоанну Предтече, среды-пресвятой Богородице, четверга-святым апостолам и Николаю Угоднику, пятницы-Святому Кресту, субботы-всем святым. Текстуально молитвы довольно пространны, но при этом особенно велики молитвы после утрени. Что же касается порядка их чтения, то таковой согласован с литургическим, а не астрономическим поряд¬ком отсчета времени. Соответственно, например, чтение понедельничных молитв начиналось молитвой после воскресной вечерни, а воскресных-после вечерни в субботу.

В плане структуры и содержания евхологии Кирилла вполне согласуются с библейско-христианской гимнографической традицией. Они построены на возгласах славословия, покаяния и прошения. В них отсутствуют лишь благодарственные пассажи. Вместе с тем художественные особенности молитв запечатлели черты индивидуальной авторской манеры их составителя,-свойственные для него изысканную риторичность, изобретательную в плане неповторяемости образность, богатство теологической тематики.

Вот, например, воскресная триада молитвенных монологов Кирилла Туровского.

Исходной темой как для этой триады, так и для всех прочих, является тема покаяния, исповедания. Как и во всех случаях, образно-стилистически данная тема разрабатывается на основе псалмопевческой, евангельской и христианской богословской мысли о грехе. Отсюда ее минорная интонация. Последняя при этом возрастает в самообличительных пассажах, «…приими вечера сего моление, еже недостоине всылаю Ти: яко голубь неразумием поучаюся, ли яко вран неподобно зовый; не хитростию бо словес возвышаю глас, но горестью душа из глубины сердца воздыша Тебе преклоняю сердце…»; и понижается в пассажах самооправдательных: «…дерзаю умом беспрестани Тебе молитися и, мыслью раслабев, ни часа молитве оставих, духом желаю Тебе предстояти, а телом падаю зле в злодеяниих моих…» (Молитва в субботу по вечерни ).

С темой покаяния сопряжены темы славословия и прошения. В интонационном плане обе они мажорны. Тема славословная стро¬ится на мотивах утверждения всемогущества Бога, хваления его как Творца и Промыслителя о мире, а также хваления сослужащих ему чинов-ангельских сил и святых праведников: «…веде бо бесчисленыя Твоя щедроты и неизреченное Твое человеколюбие! Яко от небытия мя в бытие привел еси, и своего образа подобием украси мя; словесем же и разумом превыше скота вознесе мя, и твари всей владыку устроил мя еси; сведый времена и лета живота моего от юности моея и до ныне пекыйся мною, да бых спасен был; и прекрасного лика Твоих ангел соглагольника имети хотя, заповедал ми еси…» (Молитва воскресная по утрени ).

Просительная тема-в силу ее кульминационного характера текстуально наиболее развитая во всех молитвах-строится на мотивах утверждения собственной искренней веры в Господа, стремления к исправлению, упования на милосердие Божие и спасение через это в будущем веке: «…дай же спасение душевному ми дому, зане же оскверних душевную сию храмину и несмь прияти достоин пречистаго Твоего тела! Но яко благ и человеколюбец приими беседу молитвы моея в сий чac, в не же беседовав с женою самлрянынею и тайная сердца ея рек… Иисусе благодетелю агнце Божий, призри на смирение мое, и исправи молитву раба твоего-имя рек,-и приими словесную сию жертву от уст грешных! Аще бо нечист и весь сквернен есмь, но на Твое надеюся милосердие…» (Молитва воскресная по часах ).

Все три основные темы, сопутствуемые еще темами жизни и смерти, ночного покоя и ночного страхования, взаимодействия духа и плоти, развиваются в евхологиях Кирилла Туровского спиралеобразно и обертонально. Они тесно связаны друг с другом, перетекают друг в друга, звучат одна в другой. Так что молящийся вместе с тем воспроизводит величественную симфонию о жизни грешника, которая почти не омрачена конкретизацией грехов, характерной, например, для «Покаянников». Но главное то, что в цикле оказывается выраженным-емко в образно-символическом отношении и впечатляюще в плане эмоциональности-весь комплекс христианского знания и представлений о Боге, Богоматери, Церкви, святых, человеке, жизни и смерти, грехе и добродетели, прошлом и будущем творения Божия.

Весьма стройно и последовательно организована стилистическая структура молитв. Риторические вопрошания, восклицания, утверждения, сопоставления и противопоставления, перечислительные конструкции, построенные на основе амплификации, анафорического повтора, синтаксического параллелизма,-все вместе придает тексту своеобразную ритмику и, соответственно, держит читающего в эмоциональном тонусе, настраивает его на лирико-умилительный или же оптимистический лад. Устойчивые для церковной литургической практики формульные выражения, различные библейские реалии, образы, реминисценции и цитаты создают яркий ассоциативный фон, который позволяет молящемуся почувствовать себя сопричастником и соучастником всей Священной истории: «…тако же и аз вся злая в животе моем содеях и недостойна себе сотворих Твоея милости. И како на высоту к Тебе воззрю скверныма очима? Како явлюся лицу Твоему, раздрав первую боготканную ми одежу и оскверних плоти моея ризу? Но очисти мя яко Спас! И прости ми яко Бог! Призри на смирение мое! И не помяни злобы грехов, яже сотвори на убогую ми душу! Надею бо ся Твоея милости и вопию к Тебе воплем великим: Помяни, Господи, пречистых Твоих уст глаголы, яко же рече: «Ищите-обрящете, просите и дастся вам!». Не пришел бо еси звати праведных, но грешных на покаяние! От них же первый есмь аз. И ныне исповедую на ся безакония моя. И аще мне молящу, но ты, Господи, свеси я. Но, о премилостиве, приими мя яко раз¬бойника, и мытаря, и блудницу, и блуднаго сына! Тии бо беша всеми отчаеми, Ты же прият я…» (Молитва воскресная по утрени ).

Прекрасный образец исповедальной лирики, седмичные молитвы Кирилла Туровского замечательны тем, что и тематически и стилистически они созвучны другим произведениям Кирилла, учительным по содержанию и, соответственно, принадлежащим к совсем иным жанровым формам. Это сочинения аскетической публицистики, а также торжественные речи, или проповеди. И те и другие сохранились в рукописях, начиная с XIII столетия.

К группе аскетических текстов относятся: Притча о слепце и хромце («Кирила мниха притча о человечестей души и о телеси, и о преступлении Божия заповеди, и о воскресении телесе человеча, и о будущемъ суде и о муце»), Повесть о беспечном царе и его мудром советнике («Повесть Кирилла многогрешнаго мниха к Василию игумену Печерьскому о белоризце человеце и о мнишьстве, и о души и о покаянии»), Сказание об иноческом чине («Кюрила епископа Туровьскаго сказание о черноризьчьстемь чину, от вьтхаго закона и новаго: онаго образ носяща, а сего делы съвьршающа»). Все три произведения, особенно Повесть и Сказание, как можно судить по заголовкам, посвящены монашеству в его реальном и мистическом аспектах. Они написаны в форме посланий, а, в сущности, представляют собой богословские трактаты, в которых посредством символико-аллегорической экзегезы и нравоучительного толкования осмысляются конкретные факты монашеской жизни-от различных частных духовных и поведенческих обязан¬ностей монаха до особенностей и деталей его одежды и внешнего вида. Иначе говоря, в этих трактатах на примере исторических ана¬логий из ветхозаветной и новозаветной истории разъясняется смысл иноческого служения как идеального пути к спасению. Несмотря на сходство этих аскетико-публицистических сочинений в плане характерной для них литературной манеры с молитвословными и гомилетическими творениями Кирилла Туровского, первые заметно отличаются от последних нейтральным, спокойным тоном. Создавая их, автор, очевидно, избегал использовать нарочитые приемы риторизации повествования и, соответственно, нагнетения эмоционально-экспрессивной напряженности.

С историко-литературной точки зрения наиболее интересной среди названных аскетических сочинений Кирилла Туровского признана Притча о слепце и хромце , поскольку единственно в ней отразились не узко церковные, а широко общественные интересы писателя. По мнению исследователей, названная «притча» была создана между 1160 и 1169 гг., и именно как памфлет, иносказательно изобличающий ростовского епископа Феодора (Федорца, по летописям), который при поддержке князя Андрея Боголюбского беззакон¬но объявил себя автокефальным иерархом по отношению к Киевской митрополии.

Исходной идейной посылкой «Притчи» является мысль о спасительной для всякого христианина необходимости владеть искусством постижения истинного смысла «Божественных книг», того «сокровища вечной жизни», которое заключено в «словесах Божиих», или в Священном Писании. Автор, опираясь на святоотеческую ли¬тературную традицию, демонстрирует, как именно посредством символической экзегезы надлежит раскрывать духовное значение священного текста.

В качестве показательного материала Кирилл использует якобы евангельский сюжет, и больше того, даже странным образом утверждает, что заимствовал его у евангелиста Матфея («…касаемся беседовати словес, поводне Господню притчю сказающе, юже Матфей Церкви предасть»). Однако пересказ самого Кирилла лишь структурно-стилистически, но не содержательно похож на известную притчу Спасителя о работниках и винограднике (Мф. 20, 1-16). Вероятно, ошибку писателя может оправдать то, что сходный с его вариантом притчи рассказ был весьма хорошо известен в славяно-русской книжности и, несомненно, воспринимался как канонический. На это указывает хотя бы факт наличия близкого к нему повествования в Прологах-рукописных XIII-XVI вв., а затем и печатных XVII в., в разделе за 28 сентября. Исследователи отмечают также универсальный характер лежащего в его основе сюжета: восходя к древнееврейской книжной традиции, он известен по многим литературным памятникам Востока и Запада, в арабской, греческой и латинской версиях.

Итак, согласно Кириллу, некий «домовитый» господин насадил виноградник и, огородив его «оплотом», у единственного входа поставил двух стражников-«хромца» и «слепца». Господин полагал, что эти стражники и воров не пустят в его сад (один их увидит, а другой почует), и сами не сумеют войти в него. Наделив их «властью» вне ограды, «пищей» и одеждой, запретив им входить в виноградник и касаться там чего-либо, господин удалился, но пообещал, что заплатит им за труды, когда вернется; однако, если стражники нарушат его «заповедь», он подвергнет их наказанию. Через какое-то время после того, как господин ушел, стражники заговорили о «неизреченной сладости», находящейся в саду, и слепец предложил хромцу украсть это богатство: «Возми убо кошь и всяди на мя, и аз тя ношю, ты же показай ми путь, и вся благая господина наю овъемлеве…». Слепец надеялся при этом обмануть своего хозяина, если тот спросит о пропаже, сославшись на их немощи-слепоту и хромоту. Так они и поступили: «Окрадоста вся внутрьняя господина своего влагая». Когда последний узнал, что его сад опустошен, то он, прежде всего, призвал к себе слепца. Тот, как и задумал, стал жаловаться на собственные немощи и потом оговорил своего напарника: «Хромец есть крал». Тогда господин заключил слепца в одном только ему известном месте до тех пор, пока сам не придет «взяти плод от винограда». В последнем эпизоде притчи рассказывается об окончательном суде господина. Выслушав их взаимные обвинения и поняв, что на самом деле произошло, он приговорил посадить «хромца» на «слепца» и «немилостиво казнить» их «в кромешней муменья темнице».

Такова притча. Кирилл пересказывает ее дискретно, отрывка¬ми, прерывая ход ее изложения экзегетическими пояснениями и размышлениями вероучительного и нравоучительного плана. В этих разделах писатель собственно и показывает, каково это-постигать священный текст «с расужением». В сущности, он раскрывает ме¬тодику богословского осмысления «святых книг» и, вместе с тем, подспудно, намеками дает понять, как в свете подобного осмысле¬ния могут быть оценены конкретные реалии современной жизни. Главной опорой в этом автору служил, несомненно, пример самого Спасителя, который разъяснял своим ученикам смысл собственных притч посредством символико-аллегорической экзегезы, а также посредством прямого или же ассоциативного обращения к библейскому преданию. Соответственно, Кирилл пространно комментирует корпус сюжетно-повествовательных деталей приводимой им притчи символическими толкованиями. Так, «человек домовитый»-это Бог-Творец, «хромец»-тело человека, «слепец»-душа человека, постигшая стражников кара-«воздание кождо по своим делом» на последнем Суде и т. п. Замечательно, что при этом каждое толко¬вание подкрепляется библейскими цитатами: «Человек домовит-Бог Всевидец и Вседержитель, створивы вся словом, видимая же и невидимая. Домовит же ся именует,-яко не един дом имать, по писанию. Глаголеть бо пророк: «Твоя суть небеса и Твоя земля; вселеная и конець ея Ты основа» (Пс. 88, 12). Но еще более замечательно, что подобные, символически соотнесенные пары, Кирилл в некоторых случаях весьма развивает, распространяя свою экзегезу со сферы богословской в сферу социальную, так что его толкование обретает актуальный смысл. Например, «виноград», насажденный господином,-это многозначный образ: и «рая», и «олтаря», и тварного, земного «мира»; а «пища», данная слепцу и хромцу,-это образ и «слова Божия», и «эдема», и «церкви», и «епископии», и «монастыря». Соответственно надо понимать, по¬скольку сам Кирилл об этом прямо не говорит, что «слепец»-это не просто образ души, но и образ священнослужителя, тогда как «хромец» олицетворяет не только тело, но и церковный народ, мирян. А их намерение ограбить виноградник-это «помышления суть ищющих не о Бозе света сего санов и о телеси токмо пе¬кущихся…». Подобная логика толкования позволяет мыслителю де¬лать публицистические выводы: говорить об общественном значе¬нии Церкви и обличать непристойное поведение отдельных ее слу¬жителей: «тако бе посажен хромець (со) слепцемь у врат стрещи внутрених, яко же приставлени суть патриарси, архиепископи, архимандрити межю церковью и олтаремь стрещи святых тайн от враг Христов, сиречь от еретик и зловерных искусник, нечестивых грехолюбець иноверных скверник»; или: «Никто же бо страх Божий имея в плотскых прелстится! Никто же правоверен чрес закон священьскаго ищеть взяти сана?»; или: «Сице и святители святять падьяки, и чтеци, и дьяконы-несвершен дар, но обет священия, да ся приготовлють на свершеное свя¬тительство. Ничто же Богови тако любо, яко же не возноситеся в санех, ничто же тако не мерзить Ему, яко же самомнимая величава гордость о взятии сана не о Бозе!».

В подобных утверждениях кроется очевидный намек на со¬временные Кириллу обстоятельства. А именно на революционную внутреннюю политику Андрея Боголюбского, который, став великим Киевским князем, отказался от Киева как великокняжеской резиденции и избрал Владимир-на-Клязьме в качестве нового политического центра всей Руси. Вместе с тем он предпринял усилия-отчасти успешные-к выделению владимиро-суздальских земель из состава Ростовской епархии с целью образования новой церковной области, причем в статусе митрополии, автономной по отношению к Киевскому митрополиту и прямо подчиненной Константино¬польскому патриарху. Проводником этой политики по церковной линии был фаворит князя Андрея некий Феодор, выходец из Киево-Печерского монастыря, затем игумен какого-то суздальского мона¬стыря и, наконец, епископ Ростовский. Свое архиерейское посвяще¬ние последний получил в Константинополе помимо Киевского ми¬трополита и обманом, а вернувшись на Русь, отказался подчиняться тогдашнему главе Русской Церкви Константину, то есть явно объя¬вил себя автокефальным владыкой. Кроме того, по летописям, он позволял себе критику великого князя, крайне жестокое отношение к народу, а также хульные высказывания в адрес святых, Богоматери и даже самого Бога. В конце концов, Андрей Боголюбский отказался от покровительства Феодору и в 1169 г. отправил его в Киев на суд. Здесь этот церковный деятель был обвинен как еретик и подвергнут суровому наказанию: ему отсекли правую руку, отрезали язык, вы¬кололи глаза и отрубили голову. Любопытно, что в том же году, спустя какое-то время после казни над Феодором (слепцом, как вид¬но) его бывший покровитель великий князь Андрей (тоже, между прочим, обладавший физическим недостатком-хромотой) прислал в Киев огромную армию, которая полностью разграбила город. Од¬нако спустя пять лет и сам Андрей Боголюбский был убит, причем убит предательски, собственными же слугами.

Таким образом, если действительно и сама толкуемая Кириллом Туровским притча, и его публицистические размышления отражают современные ему реальные события, то тогда надо бы иначе думать относительно времени возникновения данного сочинения. Вероятнее всего, оно было написано после того, как в действительной жизни казнь Божия аналогично сочинению уже настигла обоих прототипов такового-сначала слепца (Феодора), а затем хромца (Андрея), которым Господь вверил на брежение и русскую Церковь, и русскую землю. Следовательно, сочинение могло появиться не во время самих событий-как предостережение его участникам (к ним святитель, вероятно, обращался с более простыми увещательными посланиями, на что указывает его «Житие»), а после 1174 года-как осмысление случившегося с ними, адресованное к самому широкому кругу людей.

Но как бы то ни было, очевидно, что общий идейный смысл Притчи о слепце и хромце не ограничивался только утверждением отвлеченного богословско-философского постулата о взаимоответственном в перспективе всей истории творения Божия бытии двух сфер-плотской и духовной, земной и небесной, деятельной и мыслительной. В сочинении развивалась еще и практическая пастырская тема,-а именно тема назидания относительно полной необходимости для всех без исключения следовать законам Божиим, пребывать во взаимном послушании и смирении; и вместе с темтема поучения относительно обязательного высшего возмездия за преступное распоряжение как светской, так и церковной властью: «Господь бо свесть злохытрых помышления, яко суть, лестна, и Тъи изметаеть неправедный из власти и изгонить нечестивыя от жертвеника. Никий же бо сан мира сего от муки избавить преступающих Божия заповеди!».

Из всех творений Кирилла Туровского наибольшую славу среди древнерусских книжников обрели его проповеди. Недаром их чаще всего включали в сборники святоотеческих гомилий: «Торжественники» и «Златоусты». Вообще по рукописям известно значительное число таких текстов, в заглавии которых обозначено имя писателя. Однако благодаря научной критике только 8 из них считаются действительно созданными им, а его авторство относительно прочих текстов пока что не доказано. Это речи, написанные и ска¬занные Кириллом по поводу событий, припоминаемых Церковью в рамках пасхального богослужебного цикла: 1) «В неделю Цветную о сказании Евангельстем святаго Кирила»; 2) «Слово Кюрила, недостойнаго мниха, на святую Паску, во светоносный день, Воскресения Христова, от Пророческых сказаний»; 3) «Слово Кирила, недостойнаго мниха, по Пасце, похваление воскресения, и о артусе, и о Фомине испытаньи ребр Господних»; 4) «Святого Кюрила мниха слово о снятии тела Христова с креста, и о мюроносицах, от сказания Евангельского, и похвала Иосифу, в неделю 3-ю по Пасце»; 5) «Того же грешнаго мниха слово о раслабленем, от Бытия и от сказания Евангелскаго, в неделю 4 по Пасце»; 6) «Кюрила мниха слово о слепци и о зависти жидов, от сказания Евангельскаго, в неделю 6-ю по Пасце»; 7) «Кюрила, недостойнаго мниха, слово на Вознесение Господне, в четверток 6 недели по Пасце, от Пророческых указаний, и о воскрешении всеродна Адама из ада»; 8) «Кюрила, грешнаго мниха, слово на Сбор святых отец 300 и 18, от святых книг указание о Христе, Сыне Божии, и похвала отцем святаго Никейскаго собора, в неделю преже Пянтикостия».

В плане художественной формы и содержания эти произведе¬ния являются блестящими образцами древнерусской ораторской прозы, или церковного красноречия. Создавая их, Кирилл Туровский следовал своему излюбленному принципу символико-экзегетического подхода к предметам истории и веры, а также принципу риторической организации повествования. Именно поэтому его «Слова», будучи комментариями к тематически соответствующим им евангельским чтениям, отличаются пышностью стилистического оформления и отвлеченностью содержания. Все они посвящены богословско-философской проблематике и вовсе не касаются, в отличие от «Слова о Законе и Благодати» митрополита Илариона, общественно-политических вопросов и не решают, в отличие от поучений преподобного Феодосия Печерского, какие-то определенные назида¬тельные задачи. По признанию самого Кирилла, он стремился вящим образом «просавити», «воспети», «возвеличити», «украсити словесы», «похвалити» то или иное библейское событие и, соответственно, церковный праздник. При этом Кирилл широко, тонко и умело использовал предшествующую литературную традицию,-прежде всего, святоотеческое гомилетическое наследие, и не только как сокровищницу разнообразнейших риторических приемов, но и как кладезь богословской мысли и образно-эмоциональной речи. Исследователи отмечают в его «Словах» рефлексы использования сочинений значительного числа византийских авторов IV-XI вв.: Евсевия Кесарийского (+340), Тита Бострийского (+372), Ефрема Си¬рина (+372), Григория Богослова (+389), Епифания Кипрского (+403), Иоанна Златоуста (+407), Кирилла Александрийского (+444), Прокла Константинопольского (+446), Симеона Метафраста (+ок.940), Феофилакта Болгарского (+ок.1085) и др. Широко и разнообразно использовал Кирилл Туровский также ветхо- и новозаветные повествования, апокрифические тексты, богослужебные стихословия, «Хронику» Георгия Амартола и другие литературные источники. При этом заимствованные пассажи, цитаты, реминисценции, аллюзии, парафразы, образы, словесные формулы он свободно комбинировал, художественно обогащая их собственными дополнения¬ми и размышлениями. Так что в результате под его пером возникала сложная мозаичная картина божественной, сакральной действительности, в которой неслиянно и нераздельно сплетены и смешаны прошлое, настоящее и будущее, небесное и земное, вечное и преходящее, священное и обыденное, духовное и чувственное. Именно поэтому вряд ли правомерно считать Кирилла Туровского, вслед за некоторыми исследователями, только лишь искусным подражателем и компилятором. Традиционно следуя правилам средневекового литературного этикета и наполняя свои тексты так называемыми топосами (общими местами), этот древнерусский ритор все же был совершенно свободен в своем выборе заимствований, их смысловом препарировании, художественном сочетании и интерпретации. Несомненно, он был талантливейший мастер слова и в своей ораторской прозе (впрочем, как и в других сочинениях) сумел вырваться из тесных рамок литературной компиляторской традиции и достичь художественного совершенства, хотя при этом-будь то послания или гомилии-не уставал говорить о собственной худости, как бы продолжая исповедальные мотивы своих седмичных молитв.

По поэтической природе речи Кирилла Туровского очень близки и к его молитвенным сочинениям, и к его посланиям. Они также отличаются удивительной продуманностью и выверенностью содержания, стройностью композиции и богатством стилистики, глубиной символико-аллегорического смысла и разнообразием экспрессивно-эмоциональной интонации. Ораторский талант проповедника в полной мере можно прочувствовать, например, анализируя его четвертое «Слово»-о снятии тела Христова с креста и об Иосифе и мироносицах ,-одно из его самых поэтических творений, по мнению русского церковного историка митрополита Макария (Булгакова).

Как следует из заглавия этого «Слова», оно было произнесено в 3-е воскресенье, или «неделю», после праздника Пасхи, когда Цер¬ковь вспоминает о женах-мироносицах, которым первым было открыто то, что Иисус Христос воскрес из мертвых, а также об Иосифе Аримафейском и Никодиме, которые, не боясь запрета Синедриона, предали тело Спасителя земле. Вопросам относительно источников произведения, а также его художественных особенностей, в научно-учебной литературе уделено достаточно много внимания. А вот его содержание освещено не вполне.

«Слово» начинается с краткого приступа в виде похвалы наступившему празднику. Он подобен золотому ожерелью («пленица златы») с жемчугом и драгоценными камнями. Однако значительно более веселит «верныих сердца» его духовная красота. Далее следует главная и по объему, и по содержанию часть. В этом сюжетно-повествовательном разделе обстоятельно рассказывается о погребении умершего на кресте Иисуса Христа. И затем, провозгласив хвалебствия Иосифу, оратор завершает свою речь обращенной к нему же краткой просительной молитвой о небесной помощи почитаю¬щим его память людям.

Вообще для всего написанного Кириллом Туровским характерен цепочный принцип построения текста, воплощающийся в амплификации-стилистической либо сюжетной. Думается, как на образец древнерусский писатель ориентировался не только на классиков византийского красноречия, но и на богослужебное последование. Соответственно, во всех своих произведениях он неизменно чередовал однородные по типу или семантике формы и фрагменты с целью максимально исчерпывающего выражения смысла. Так, отдельные сцены или эпизоды выстроены у него обычно посредством планомерного-взаимно симметричного или пропорционального-сочленения периодов, пассажей или тирад. Последние организо¬ваны на основе чередования более мелких, но однородных же, или самоподобных, синтаксических единиц речи: предложений-про¬стых и сложных, утвердительных, отрицательных, вопросительных, восклицательных. Таковые, в свою очередь, разбиваются на морфо¬логические цепочки: на ряды одинаковых именных форм, глаголь¬ных форм, предложно-падежных сочетаний. Кроме того, имеет ме¬сто еще и тропологическое, то есть на уровне образности, чередова¬ние: цитат, аллюзий, устойчивых формул, лексических повторов, синонимов, сравнений и т. д.

Что касается рассматриваемого четвертого «Слова» Кирилла, то основным конструктом его главной, сюжетно-повествовательной части является монолог. Содержащаяся в Новом Завете исходная фабульная основа относительно мироносиц и Иосифа: чтения Утрени (Мк. 16, 9-20) и Литургии (Мк. 15, 43-47), информационно весьма краткая, развита здесь преимущественно за счет монологической речи. Иначе говоря, изобразительную часть «Слова» составляют, не считая связующих описательных пассажей, четыре раздела: 1) плач Богоматери у ног распятого на кресте и уже почившего Иисуса Христа; 2) речь Иосифа Аримафейского к Понтию Пилату, представ¬ляющая собой просьбу о разрешении снять Спасителя с креста для погребения; 3) плач самого Иосифа над останками Христа перед приданием их земле; 4) речь юноши, или ангела, к женам-мироносицам о воскресении Христа и, соответственно, отсутствии его тела во гробе. Так что посредством этих речей ритору удается поведать о всей истории вочеловечения Сына Божия и попутно пре¬подать основные истины вероучения-о Троице, Богоматери, спа¬сении человечества во Христе.

В силу монологического принципа построения «Слово» по своей природе драматургично, описывает события в живо представимых образах и как бы призывает внимающих живо соучаствовать в воспроизводимом действе. При этом каждый из означенных моно¬логов, является, в сущности, отдельным произведением со своим планом, собственной идеей и повествовательной интонацией,-например, по-человечески скорбной, печальной или же исполненной радостью религиозного переживания; и каждый из этих монологов несет в себе двойную информацию,-обращенную и к чувствам, и к уму человека, предназначенную для того, чтобы вызвать в нем сопереживание, сильный душевный порыв, и чтобы укрепить в нем веру, духовно возвысить его. Кроме того, все четыре речи связаны воедино общей христологической темой, однако, раскрывают таковую по-разному. Так, в плаче Богоматери Иисус Христос трактуется как безвинная Жертва: «Увы мне Сыне! Неповинен, ты бысть и на кресте смерти вкуси…», «Вижю тя, милое чадо, на кресте нага висяща, бездушна, безречна, не нмуща видения, ни доброты и горько уязвлюся душею…», «Ныне же зрю тебе, акы злодея, межю двема повешена разбойникома и копием прободена в ребра мертвеца. И сего ради горько изнемогаю…», «Слышите, небеса и море с землею, внушайте моих слез рыдание! Се бо Творец ваш от священник страсть приемлеть, един праведен за грешникы и безаконьникы убиен бысть…». В речи Иосифа к Понтию Пилату Иисус Христос представлен как Мессия, в лице Которого исполнились все издревле известные по Священному Писанию предсказания: «О том молю ти ся телеси, о нем же прорече Каияфа: «Тому единому за весь мир умрети!». Не просто сего прорече, но жрец бе сего лета. О них же рече Иеремия: «пастуси посмрадиша виноград мой». И пакы псалом глаголеть о них: «Князи людстии собрашася на Господа и Христа его». Си бо рече Соломон: «Промыслиша и прелстишася, ослепи бо злоба их», рекоша бо: «Уловим праведника, руганием и ранами истяжем его и смертию безлепотною осудим его»». Плач Иосифа есть утверждение догмата об Иисусе Христе как Боге: «Солнце незаходяй, Христе, Творце всех и тварем Господи!…», «Или какы воня възлею на твое святое тело, ему же дары с вонями перстии принесше цесари, яко Богу поклоняхуся?…», «Како ли в моем худем положю Тя гробе, небесный круг утвердившаго словом и на Херувимех с Отцем и со Святым почивающаго Духом?». Наконец, речь ангела к мироносицам трактует Иисуса Христа как Спаси¬теля: «Видите,-без телесе есть плащаница! И о плотном Исусове хвалите востании! Будете благовестнице человеческому спасению! Рцыте апостолом: «Днесь спасение миру!»»; «…Христос же, на кресте простер, осужения греховнаго и от смерти человекы свободи! Неповинен сы, продли бысть, да проданыя грехом от дьяволя работы да избавит… Кровь с водою из ребр источи, има же телесную всю скверну очистив и душа человеча освятил есть… Солнце помрачи, и землею потрясе, и твари всеи плакатися створи, да адская раздрушить скровища, и тамо сущих душа свет видеша, и Евжин плачь на радость преложи…». Отмеченное тематическое единство усиливается, разумеется, общностью сквозных, повторяющихся словесных формул, акцентирующих внимание на определенной семантике.

Любопытен третий раздел «Слова». Как бы забыв о женах-мироносицах, Кирилл Туровский весь талант своего красноречия обращает к подвигу веры, совершенному именно Иосифом Аримафейским. Восхваляя его в возгласах ублажения, оратор утверждает, что он «блажен» более херувимов, более патриархов Авраама, Исаака и Иакова, более пророков Моисея, Давида и Соломона, ибо стал «совершителем Божия таинства и пророчскых гаданий раздрешителем». Замечателен своей риторической экспрессией следующий далее пассаж, восхваляющий Иосифа в вопросо-ответной форме: «Кую похвалу створим достойну твоего блаженьства, ли кому уподоблю сего праведника? Како начну или како разложу? Небом ли тя прозову? Но того светлей бысть благочестьем! Ибо во время страсти Христовы небо помрачися и свой свет скры, ты же тогда радуяся на своею руку Бога носяше. Землю ли тя благоцветущую нареку? Но тоя честней ся показа! тогда бо и та страхом трясашеся, ты же с веселием Божие тело с Никодимом в плащаницу с вонями обив положил еси. Апостолом ли тя именую? Но и тех вернее и крепчею обретеся! Еда бо они страха ради жидовска разбегошася, тогда ты без боязни и бесумнення послужил еси Христови…». Впоследствии подобная-любимая Кириллом Туровским-форма похвалы будет подхвачена и развита древнерусской агиографией (Житие Стефана Пермского, Слово о житии и о преставлении князя Димитрия Ивановича).

Размышляя о значении похвалы Иосифу в составе «Слова», некоторые ученые недоумевали относительно того, почему именно на нем оказалось сосредоточенным внимание ритора. Имея в виду тему праздника (Неделя жен-мироносиц), они считали данный раздел всей речи алогичным перекосом. Однако надо учесть то, что «Слово» произносилось как часть богослужения. А в ходе последнего, согласно Студийскому уставу и Цветной Триоди, практиковавшимся во времена Кирилла Туровского, преимущественно вспоми¬нали и славили как раз мироносиц (тропари, стихиры, канон, кондак, синаксарное чтение), причем в течение восьми дней-начиная с утрени субботы второй седмицы и в продолжение всей третьей седмицы вплоть до утрени субботы. Так что своим панегирическим вниманием к Иосифу проповедник как бы компенсировал его сравнительно слабое богослужебное славление.

Кроме того, думается, некоторое объяснение дает рефреном проводимая через все «Слово» мысль о том, что Иосиф, сам будучи иудеем, пошел за Христом, который был погублен иудейским «дерзновением», «жидовским окаменением», «священниками», «фарисеями», «Архиереями», «жрецами»; Иосиф не сказал себе: «Жрецы на мя востанут и озлобят, июдеи вскрамолят и побиют мя, фарисеи разграбят мое богатство, буду же и сборища (то есть собрания, церкви) отлучен», а вопреки «гневу жидовску», «чая тридневнаго воскресения», совершил благо, положив тело Спасителя во гроб, который затем стал для всех исповедающих Христа «престолом Божиим», «олтарем небесным», «покоищем Святаго Духа»; так Иосиф явил исключительный пример преданности Сыну Божию «паче всех святых» Видимо, эта мысль и таит в себе неявно выраженное назидание проповедника его пастве-призыв к неколебимому, бескомпромиссному стоянию за веру в условиях неустойчивого религиозно-нравственного состояния общества. Известно, например, что Кирилл Туровский выступал, за традиционное строгое соблюдение поста по средам и пятницам, критикуя вышеупомянутого Ростовского епископа Феодора, который не только высказывал по этому вопросу либеральное мнение, но еще более согрешал, деспотически закрывая во Владимире храмы и жестоко казня людей, которые не признавали его архиерейства. Подобное поведение высшего церковного сановника, несомненно, должно было восприниматься искренними чадами Церкви весьма болезненно и опасливо как соблазнительное, то есть способное сбить нетвердых в вере с праведного пути. Сказанное, таким образом, не исключает возможности рассматривать «Слово» еще и как рефлекс современных его автору общественных нестроений и его беспокойства о таковых. Неслучайно оно и завершается молитвенным прошением к Иосифу подать «помощь» «граду», князю и народу в «лютых напастях».

О святителе Кирилле Туровском написано много научных работ, его сочинения неоднократно издавались. Однако, к сожалению, до сих пор не выполнен труд по составлению полного каталога действительно написанного Кириллом, а также лишь приписываемого ему древнерусскими книжниками. Соответственно, еще не создан обобщающий научный труд, в котором творческая личность этого замечательного древнерусского писателя была бы исчерпывающе охарактеризована.

ПРИМЕЧАНИЯ

1 Памятники Российской словесности XII века, изданные с объяснениями, вариантами и образцами почерков К. Калайдовичем. М., 1851. С. X-XII, 3-152.
2 Рогачевская Е. Б. Цикл молитв Кирилла Туровского: Тексты и исследования. М.: «Языки русской культуры», 1999. С. 146/191.
3 Там же. С. 91.
4 Там же. С. 95, 96.
5 Там же. С. 93.
6 ПЛДР: XII век. М.: «Художественная литература», 1980. С. 290-308 (подгот. текста В. В. Колесова); БЛДР. Т. 4: XII век. СПб.: «Наука», 1997. С. 142-158 (подгот. текста В. В. Колесова).

Семинар будет проходить в Минской духовной семинарии (Гродненская область, Слонимский район, а/г Жировичи) с 7 по 13 июля 2019 г.

КИРИЛЛ ТУРОВСКИЙ родился [около 1130 - около 1182, город Туров] - церковный писатель, епископ.

В «Житии» Кирилла Туровского, помещенном в «Прологе» (по списку XV века), сообщается, что он родился в г. Турове, был сыном богатых родителей, но, не любя «славы тленной мира сего», посвятил себя чтению «божественных книг», рано стал монахом, затворился в «столпе» (башне) и вел уединенную жизнь аскета.

По желанию князя и народа Кирилл Туровский был поставлен Tуровским епископом. К этому последнему периоду жизни писателя относит­ся его литературная деятельность. Церковным писателем написаны притча о душе и теле («О слеп­це и хромце» ), повесть о беспечном царе и его мудром советнике, сказание об ино­ческом образе, восемь «слов» (речей) на церковные праздники, ряд молитв и два канона. Известно, что Кирилл Туровский писал «многие» послания князю Андрею Боголюбскому, на­писал обличение ереси ростовского еписко­па Федора, но эти сочинения не сохрани­лись. Общий объем творчества Кирилла Туровского еще не выяснен.

Он был крупнейшим мастером торжест­венного церковного красноречия. По востор­женному отзыву составителя проложного «жития» Кирилла Туровского он почитался как второй «Златоуст, паче всех воссиявший нам на Ру­си».

Его сочинения пользовались большим уважением в древней Руси, они включа­лись в рукописные сборники проповедей и поучений («Златоуст», «Торжественник»), содержащие преимущественно сочинения знаменитых византийских писателей - «от­цов церкви» Иоанна Златоуста, Григория Богослова, Федора Студита и других. Авторитет­ным именем Кирилла Туровского древнерусские книжни­ки неоднократно подписывали произведения, ему не принадлежавшие.

Сочинения Кирилл Туровский были известны у южных славян, и некоторые из них дошли до нас в болгар­ских и сербских списках.

«Слова» и гимнографические сочинения Кирилла Туровского отличались высоким поэтическим пафо­сом, торжественным «витийством», сложной символикой, стиль их изобиловал аллегори­ческими уподоблениями, метафорами, ритори­ческими восклицаниями, драматическими диалогами. Высокообразованный писатель, изучивший греческий язык, он с боль­шим искусством переносил в древнерусскую литературу и развивал старинные традиции византийских церковных ораторов. Показа­тельным для творчества Кирилла Туровского было его стремление к символическому толкованию явлений природы. Так, в «Слове на Фоми­ну неделю» Кирилл Туровский создает стройную сим­волическую параллель между весенней кар­тиной пробуждающейся природы и духов­ным обновлением человечества, наступив­шем с принятием христианства.

Поучительные его «слова» были далеки от окружавшей его социальной действитель­ности. Но Кирилл Туровский не чуждался литературной полемики: в иносказательной форме талму­дической притчи «О слепце и хромце» он написал памфлет на ростовского епископа Федора, стремившегося к автономности своей епископской кафедры, и, возможно, - на под­держивавшего его князя Андрея Боголюбского. Популярность на Руси весьма слож­ных по содержанию и стилю сочинений Кирилла Туровского. является показателем высокого раз­вития древнерусской книжной и читательской культуры.